|
|
 |
Рассказ №20017
Название:
Автор:
Категории: ,
Dата опубликования: Воскресенье, 07/01/2018
Прочитано раз: 51011 (за неделю: 73)
Рейтинг: 38% (за неделю: 0%)
Цитата: "- Ладно, сестрёнка, поехали! - Танька устраивается поудобнее на кресле и спускает джинсы одновременно с трусами. Словно прилежная ученица, она складывает руки одну на другую на спинке кресла и ложится на них щекой. Её спина делает грациозный, кошачий изгиб. Свою очаровательную круглую попку сестра доверчиво и в то же время элегантно подставляет мне. Моё сердце замирает от восторга, слёзы неизъяснимого счастья наворачиваются на глаза - о большем проявлении любви и нежности невозможно и мечтать! От этой непередаваемой радости я готова расцеловать попку сестры и, скорее всего, я это сделаю! Но после. Сначала я должна дать сестре то, чего она так хочет - облегчение, успокоение, душевное спокойствие. Конечно, я вряд ли сделаю это хорошо с первого раза: Но я сделаю это от души, со всей любовью и нежностью к моей чудесной Танечке. Очень хочется надеяться, что она будет мною довольна, ведь я так её люблю...."
Страницы: [ 1 ] [ ]
Пятница. Иду домой. Настроение, как всегда, наипаршивейшее. Казалось бы, почему: ведь пятница, два выходных впереди... Так-то оно так, но вот что меня ждёт дома... Собственно, не то печально, что меня там ждёт, а то, по какой причине. И дело даже не в четырёх "трояках" за неделю, не в бардаке в моей комнате, даже не в моих нескромных шалостях: ой, нет, об этом даже упоминать не буду! - а дело в том, что я обидела Светку. Вот же дура ревнивая! Ну, и что, что она Стёпке улыбнулась и что-то там скокетничала в его адрес, подумаешь! Притом это ж при мне, а не у меня за спиной! А я-то хороша, коза: надулась, бурчать что-то начала, потом вообще её матом послала. Ох, дура, дура: Как же пакостно на душе!
Ладно, хорошо хоть Танька дома: Ой, а вдруг она гулять ушла с пареньком своим! Вот будет номер! Ускоряю шаг, практически бегу уже. Поднимаюсь на 5-й этаж, ключ в замок, дверь - ффух! слава Богу дома: из комнаты музыка доносится. Кидаю рюкзак, снимаю куртку, бегу в ванную, писаю прямо в ванну - до толчка бежать некогда - мою руки и сразу к Таньке. Скребусь в дверь, как мышонок:
- Татка, привет!
- Здравствуй, солнце моё! - Танька оглядывается на меня с улыбкой, которую при первом же её взгляде на мою физиономию тут же сменяет обеспокоенность. - Ну, что такое, горюшко моё? Что опять? Ну, давай, иди сюда, рассказывай. - Она садится в кресло и хлопает ладошкой по своим коленям. Я взгромождаюсь к Татке на колени - да, да, здоровая лошадь, аж в целых 11 лет! - и изо всех сил обнимаю сестру. Молчу.
- Ну, чего опять? Двойка что ли? - Мотаю головой. - С учительницей опять повздорила? (да и такое у меня бывает!) - Снова мотаю головой, через силу отвечаю:
- Не с ней.
- А с кем?
Рассказываю всё подробно. Медленно, сдерживая слёзы, хрипловато, но не сбивчиво. Таня печально улыбается и гладит меня по голове. С ней всё-таки лучше. С мамой приходится стоять перед ней, рассказывать, причём всё по пунктам, не дай Бог, что забудешь. А она просто сидит и смотрит. И молчит. А потом уже говорит, сколько мне или той же Татке полагается. (Да, да, Татка хоть и взрослая уже - 2-й курс института - а всё равно продолжает отчитываться и если что, получает от мамы то, что положено!) Спокойно так говорит. Самое страшное - вот это вот спокойствие:
Поскольку мама сейчас в командировке, мы с Таткой "как взрослые люди" сами должны друг друга воспитывать, ну, конечно, скорее она меня. Либо дожидаться мамы, но она только через неделю приедет, а за это время сто-о-о-олько всего накопиться может, что потом, поди, месяц нельзя сесть будет! Так что мы пока своими силами, вернее Татка, конечно: Я-то чего.
Да, лучше с Таткой. Она гладит меня по голове, целует в щёку и шепчет на ухо что-то утешительное. Но, конечно, ни я, ни она не имеем не малейших сомнений, что настоящее утешение может быть только одно. По моим щекам текут слёзы. Татка целует меня в глаза, а одну слезинку слизывает прямо со щеки, вызывая у меня лёгкую улыбку.
- Ясно, солнце моё! Ну что тут сделаешь, только одно тебе остаётся - звони Светке, извиняйся, что могу ещё сказать.
- Но ведь: ещё не всё:
- Нет, сперва позвони подруге и извинись! Остальное "не всё" подождёт:
Ух, как стыдно-то!!! Этого я больше всего и боялась!
- Таточка, миленькая, - чуть не плачу я, - ну, пожалуйста, накажи меня сначала, а потом я извинюсь! Уж больно стыдно!
Голос Татки становится жёстче.
- Наталья! Ты слышала, что я сказала? Позвони своей подруге и извинись перед ней! А потом уже получишь наказание. Считай, что я уже тебя наказываю! Вот тебе телефон, звони, я выйду из комнаты:
Да уж, так и есть! Блин: Что делать, звоню. Длинные гудки. Может, её дома нет? Блин! Взяла трубку:
- Алло, - голос грустный.
- Светка:
- Чего тебе? - недовольно бурчит. Спасибо, хоть не кинула трубку!
- Светка: Ты это: Ты прости меня, дуру ревнивую. - Голос дрожит, но слезу пока не пустила. - Мне просто: мне просто Стёпка: нравится очень, я и: сама не знаю, чего я так окрысилась на тебя: Прости, пожалуйста, Свет!
Молчание. Затем тяжёлый вздох.
- Охх, ну и дурища же ты, Коновалова!
- Знаю, Свет, дурища набитая! Ну, так как, мир?
- А что мне с тобой сделать - мир, конечно!
- Спасибо, Свет! Ты извини:
- Ладно, не переживай. Я думала, ты совсем взбесилась, в бочку полезла:
- Да что ты, мне так погано было после этого!
- А мне, представь! Ну, бог с ним, кто старое помянет:
Ну, вот и всё! Фффух! Какой груз с плеч! Иду к Таньке, докладываю.
- Молодец! - говорит. - А чего сразу-то не извинилась?
Теряюсь. Не знаю, что сказать.
- Ладно, проехали. Есть ещё что?
Трояки, бардак в комнате и: да, и это, конечно, тоже: Блин, вот я паршивка же: понимаю ведь, что нельзя, а ничего поделать с собой не могу! Сегодня даже на уроке в туалет убегала и в кабинке: Спугнули, правда, только раздразнила себя зазря - кто-то вошёл в туалет, а кабинки-то у нас без дверей. Бли-и-и-ин:
- В общем, штук 50 набегает в общей сложности, - говорю я печально.
Танька смотрит на меня ласково и немного печально. Слова гладит по голове.
- Ох, несчастье моё! Ладно, иди, готовься. Будешь готова, позовёшь.
Иду в гостиную. Передвигаю на середину комнаты большое кресло. Достаю папин ремень - единственное, что осталось от него, когда он ушёл 10 лет назад, да, собственно, и принципы нашего с Таткой воспитания.
Раздеваюсь. Вещи аккуратно складываю стопкой на диван. Снимаю трусики. Затем маечку, украдкой смотрю на свои груди. Так, сволочи, и не растут - пупырки какие-то, не то что у той же Светки! Вздыхаю. Встаю на колени на кресло, облокачиваюсь на спинку, попку немного отклячиваю.
- Тань, я готова.
Входит Татка. Увидев меня, одобрительно присвистывает.
- Не пойму, зачем тебе всё время надо раздеваться догола? Спустила бы трусы и всё:
- Ну, мама же велит раздеваться совсем! А мне не улыбается потом ещё раз отхватить за то, что я неправильно была наказана!
- Ну, ладно, ладно: В общем так, солнце моё, полтинник - это чересчур, на мой взгляд, двадцатки тебе за глаза хватит. Тем более, что ты извинилась.
- А если:
- Под мою ответственность. Ладно, считай!
Татка, не дав мне как следует приготовиться, наносит первый удар. - Раз! - пищу я. Очень больно, учитывая, что я его не ждала. - Два! Три! Четыре! - Остальные тоже чувствительные, но уже не такие болезненные, видимо, за счёт отсутствия эффекта неожиданности. - Пять! Шесть! Семь! Восемь! - Да, с Таткой определённо лучше - когда мама порет, чуть не слюнями захлёбываешься считать, плюс слёзы, сопли, а тут даже с дыхания не сбилась. - Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать! - Правда, эффект всё-таки не тот: мамочка уж как выпорет, так всю пакость из тебя выбьет, чувствуешь потом такую эйфорию, будто взлетишь! Своего рода клизма для души. (Не для души, а для всего прочего, кстати, я иногда клизму тоже получаю!) А Татка: Оно не так больно, но с другой стороны, потом ощущение не совсем чистое, будто руки не домыла. - Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать!
- Всё! - Татка довольно бросает ремень.
- Нет, погоди, - останавливаю её я, - а как же за: это? . .
- За "это" - за что? - насмешливо спрашивает Татка. - За то, что письку теребила?
- Ну, да, - я заливаюсь краской. - Полагается же: по письке за каждый раз:
- Ну, уж нет, красавица моя, по письке я тебя пороть не буду! - решительно заявляет Татка. - В лучшем случае, по рукам.
- Хорошо, давай по рукам! - радостно соглашаюсь я. А то куда это годится, так я совсем отвратительной девчонкой стану!
- Тащи линейку! - командует сестра.
Бегу, как есть голая в свою комнату, возвращаюсь с измерительным прибором. Татка берёт в руку линейку.
- Значит, сделаем вот как, - говорит она. - Левую руку вытягиваешь прямо, правую кладёшь на письку и теребишь её, как ты обычно делаешь. Чтобы чётко было понятно: потянешься к письке - будет больно. Это лучше, чем ремнём по самой письке бить.
Следую её совету. Трогаю себя между ножек, глажу, по телу бегут мурашки: и бегут ещё сильнее после первого Таткиного удара линейкой! Ух как больно! Но я стойко выдерживаю все пять ударов, которые выдаёт мне сестрёнка, только непрошенные слёзы наворачиваются, глупые, на глаза.
Страницы: [ 1 ] [ ]
Читать также в данной категории:» (рейтинг: 68%)
» (рейтинг: 88%)
» (рейтинг: 77%)
» (рейтинг: 82%)
» (рейтинг: 39%)
» (рейтинг: 51%)
» (рейтинг: 72%)
» (рейтинг: 56%)
» (рейтинг: 67%)
» (рейтинг: 32%)
|
|
|
| |
| | Вслихпывая тихо прошептала девушка. Он приставил головку ко входу во влагалище и начал потихоньку в неё входить, было больно как будто в первый раз, хорошо что разработал. Он все больше продвигался вперёд и наконец, вошёл до упора, остановился давая ей немного привыкнуть, всë же он боялся, её порвать, уж очень узкая не разу такой не было, как девочка. | | |
| |
|
| |
| | Мужчина не стал более сдерживать себя, он вошёл в неё на всю длину и тут же отнял руку ото рта девушки, Дорис выдохнула, вместе с тем издав слабый стон. Сначала движения Троя были медленными, основательными, словно подготавливающими её к дальнейшему, распаляющими страсть. Она теряла контроль. Теряла целиком и полностью, безоговорочно. И не было возможности его вернуть, не сейчас! Движения стали чаще, более жёсткими, Дорис всхлипывала, всё ещё стараясь сдерживать стоны, прикусывала губу, но тело требовало иного и она начала подстраиваться под ритм тела партнёра. Трой интенсивнее задвигался в ней, прижимаясь сзади и упираясь руками в стену, он тоже стонал, но в отличие от Дорис, не пытался скрывать этого. Одной рукой он обнял её за талию, и она почувствовала, как сильно пульсирует кровь в его венах, услышала, как бьётся его сердце, как срывается дыхание. Движения становились всё чаще, и теперь это уже был не простой секс, который случался между ними ранее, теперь это была настоящая страсть. Он разрывал её изнутри, он хотел её, имел её. И она ему отдавалась, не думая о том, чем это может кончиться, что она будет испытывать после. Она получила то, чего хотела.
- Знаешь, - Прошептал он снова ей на ухо, - я никогда не целовал её в такие моменты: - Дорис не смогла бы сейчас думать, даже если очень хотела бы, ей не позволили. Он остановился, развернул её к себе лицом, впечатал в стену, прижимая своей огромной грудью, впился в её губы жарким поцелуем и продолжил двигаться в ней. Взывая к волне, той самой, что прежде была всего лишь бурей в стакане, а сейчас оказалась целым Тсунами, накрывающей её с головой, и она не боялась утонуть. Больше не боялась. Интенсивность движений достигла своего пика, член внутри неё напрягся, напряглись и стенки влагалища женщины, ёрзая на нём, она ощутила, что приближается к тому, чтобы взорваться, выпустить эту бурю из себя и выпустить всю злость, копившуюся в ней эти долгие две с половиной недели. Мужчина зарычал и задёргался в сладострастной агонии, Дорис перегнала его желание, и громкий крик огласил тоннель, в котором они находились.
Буквально в этот же момент его семя излилось в её лоно, обжигая и без того горячее нутро. Трой шептал ей на ухо в этот невозможно растянувшийся момент, как он её любит, как скучает, как не может жить без её утреннего кофе и их перепалок. Даже когда их желание иссякло, и возбуждение отступало, он не переставал прижимать её к стене и шептать на ухо, что он не достоин её, что он последняя скотина. Дорис пыталась дышать, каждая клеточка её тела словно ожила и отзывалась новой жизнью, она услышала, как колышется ветер в такт с её сердцебиением. Только сейчас она поняла, что их мог кто-либо увидеть, даже наблюдать, только сейчас осознала, что сдалась, и что он, её Трой, нашёл её, вернулся к ней сам, такой послушный и верный в этот момент, и улыбнулась. Хороший секс спасал любые отношения, впрочем, в этом она ещё не была до конца уверена. Она же помешанная на контроле неврастеничка, эмоциональная женщина... его женщина. | | |
| |
|
| |
| | Я женат уже больше десяти лет, но, не смотря ни на какие сексуальные изощрения супруги, меня всегда тянет на другую женщину! Всегда - на одну и ту же! На маму! | | |
| |
|
| |
| | Лена была в раздельном купальнике весьма откровенного покроя и необычной расцветки: трусики черные, а лифчик - оранжевый. Он почти не скрывал формы ее тела, что возбуждало с неслыханной силой. Мишка ощутил, как его новый член, оказавшийся необычайно большим, стал рваться из брюк. По его прикидкам, Лене было около 14 лет, и ее тело уже приняло формы, способные соблазнять мальчишек. Налившиеся груди, едва прикрытые треугольниками тонкой ткани, так и манили их пощупать, а разрез ягодиц, из которого торчали черные стринги, толковал об одной из причуд Дяди Яши, которая вспыхнула в мозгу Мишки. Яков Петрович писал, что наказание особо непослушных девочек должно дополняться клизмой из мыльной воды, которую провинившаяся должна удерживать определенное время. Кажется, в шкафчике, открытом наугад, были принадлежности и для этого. | | |
| |
|