|
|
 |
Рассказ №15992
Название:
Автор:
Категории: ,
Dата опубликования: Четверг, 22/01/2015
Прочитано раз: 24020 (за неделю: 55)
Рейтинг: 40% (за неделю: 0%)
Цитата: "К вечеру султанова жена была божественна - пышное зелёное платье с золотыми узорами, огромное количество драгоценных камней и брилиантов, высокая корона из золота, и кожаные зелёые туфли, увешаные золотыми цепочками. Волосы кадин были распущенны, а корона увенчана прозрачной фатой зеленоватого цвета. Гюльзарин кивнула служанкам. Они поклонились и вышли. Эсма поставила кальян на стол и тоже ушла. А кадин мирно опустила голову назад и прикурила кальян. Так она просидела два часа...."
Страницы: [ 1 ]
Кадин присела на диван, уложенный шёлками и бархатом. Гюльзарин Кадин была красива - белое лицо, чёрные глаза, вьющиеся по плечам шелковистые локоны... Жена султана была одета в красное шёлковое платье, увешанное драгоценностями и брилиантами. Корона на голове кадин ярко сверкала. А сама она была задумчива - глаза сверкали, словно ночь, и в них было познание мира молодой женщины...
- Эсма, принеси шербет, - приказала Гюльзарин. - И побыстрее, слышишь?
Эсма поклонилась госпоже и быстрым шагом вышла из покоев кадин.
- Целый день впереди, время есть -Кадин выглядела намного увереннее. - Успею подготовится.
В этот момент вошла Эсма, неся золотой поднос с хрустальным фужером, наполовину наполненым жидкостью. Гюльзарин залпом выпила весь стакан.
- За работу! - крикнула госпожа. - Служанки поклонились и бросились за самой красивой одеждой и украшениями, что были в гареме. Ей это было дозволено - Валиде-султан умерла семь лет назад, а Кадин вошла на престол шесть лет назад. Поэтому ей было дозволено брать лучшие меха, драгоценности и ткани.
К вечеру султанова жена была божественна - пышное зелёное платье с золотыми узорами, огромное количество драгоценных камней и брилиантов, высокая корона из золота, и кожаные зелёые туфли, увешаные золотыми цепочками. Волосы кадин были распущенны, а корона увенчана прозрачной фатой зеленоватого цвета. Гюльзарин кивнула служанкам. Они поклонились и вышли. Эсма поставила кальян на стол и тоже ушла. А кадин мирно опустила голову назад и прикурила кальян. Так она просидела два часа.
Алаб, главный евнух, стоял у дверей покоев великолепной кадин. Нехтейле Калфа стояла рядом. Вскоре Гюльзарин Кадин Эфенди вышла, и большая процессия двинулась за ней по коридорам и стала ожидать её у покоев султана.
Кадин вошла в огромные богатые покои. Султан полулёжа пристроился на кровати и курил золотой кальян. Кадин поклонилась.
- Давно я тебя не видел, Гюльзарин, - проворчал султан. - Со смерти Валиде гарем изменился. Всё стало очень строго, калорит гарема исчез.
- Гарем процветает, о, мой господин, - медовым голосом проговорила кадин. -Я столько дней ждала вас, сидела на холодной террасе в надежде увидеть вас.
Продолжение следует.
Страницы: [ 1 ]
Читать также:»
»
»
»
|
|
|
| |
| | У Никиты был классный член! Ничуть не искривлённый - не изогнутый ни вправо, ни влево, как это сплошь и рядом встречается у парней, чьи члены, как правило, искривляются вправо-влево от интенсивной мастурбации; длинный и в то же время достаточно толстый, упруго устремлённый вверх подобно стволу крупнокалиберной пушки, член у Никиты венчался сочной алой головкой, по форме напоминающей крупную, в рот просящуюся ягоду клубники, - обхватив Никитин член ладонью - сжав его в кулаке, Андрей плавно задвигал рукой, плотнее вжимаясь пахом в Никитины ягодицы... ах, какой это был кайф! | | |
| |
|
| |
| | Ее слова сломали последний барьер моего терпения. Я ощутил, как волна оргазма взорвалась внутри меня, член надулся, и первая порция семени ударила в самую глубину ее влагалища. Она вновь задрожала и схватив меня руками за поясницу потащила на себя, стараясь, что бы я вошел в нее на всю глубину. Вторая и последующие порции семени вылетали из меня, когда я уже ощущал, что во что-то уперся и это что-то приятно трется о истекающий спермой пенис. Я видел, как маму сотрясает волна очередного оргазма, но не мог в это поверить. Она все прижималась и прижималась ко мне, стараясь, что бы я использовал каждый миллиметр своего члена, и когда последняя волна отступила, упала на спину, безвольно выпрямившись. Мой член выплеснув все, стал в ней быстро сокращаться и через несколько секунд я вынув его из нее, уже сидел между ее ног с безвольно висящим пенисом. | | |
| |
|
| |
| | Объявили "белый" танец, меня кто-то пригласил - женщина не из нашей группы. Вроде симпатичная. И приятная на ощупь. А что еще надо пьяному? (Мужской смех, недовольный женский ропот). Что-то я ей говорю, что-то она мне отвечает: потом пили на брудершафт: потом она сказала, что неплохо бы освежить голову, а то, мол, мотает меня. Вышли на свежий воздух. Я, действительно, малехо оклемался. Собственно говоря, мысли заработали в одном направлении: "Ты ж ей нравишься, пень! Давай, действуй!". | | |
| |
|
|
| |
| | Я, наклонившись, жадно разглядывал сие таинство. Впитывая в себя эту новизну, эту поразительную отличимость от моего собственного и других пацанов хозяйства, не забывая при этом быть строгим судьей и признать, что, несмотря на вопиющую разницу в выполнении процесса, "девки" ничуть не хуже нас с Генкой справились с задачей. Барышни, торжествуя свое законное посвящение в снайперы, снова завалились на паклю грызть яблоки. Я же, возбужденный увиденным, хотел большего и шептал Генке, чтобы он, по свойски, спросил Томку "потискаться" с нами. Я не мог даже представить, как бы я смог сделать это предложение сам. Нет, лучше Генка - он свой. Генка завалился на паклю рядом с сестрой и начал шептать что-то ей на ухо, показывая на меня пальцем. Томка, как заправский посредник в дипломатических переговорах, наклонилась над Веркиным ухом что-то ей шептала. Их взаимные перешептывания закончились Томкиным заявлением, что с Генкой ей нельзя - он брат. Она будет со мной, а Генка с Веркой. "Будет со мной" громко сказано, а мне что делать. Я с ужасом и дрожью в коленях подходил к пакле с моими "компаньонами" и лихорадочно вспоминал подробности пацанячих высказываний в таком деликатном и незнакомом мне деле. Тем временем девчонки деловито спустили на колени трусы и, подобрав повыше подолы платьев, были готовы к нашим действам, к которым Генка уже приступил. Лег на Верку и стал тереться об нее, так как трут разрезанный и посыпанный солью огурец. Я спустил шаровары и стал на колени между ног распростертой Томки. Я видел перед собой то, о чем мечтал в своих фантазиях, о чем мы со знанием дела говорили с пацанами. ЭТО было совсем не ТО. Нет, это не дырка в Томкин живот. Между ее ног был маленький трамплинчик, который переходил в две пухленькие щечки, а из розовой щелки между ними выглядывали два, таких же розовых, тоненьких лепестка похожих на лепестки не полностью раскрывшегося пиона. Я осторожно дотронулся до ЭТОГО рукой, ощущая мягкую, теплую шелковистость, которая оказалась удивительно податлива и легко сдвигалась в стороны от легких прикосновений пальцев. Я лег на неё и своим стоячим концом прижался к этой податливости, испытывая наслаждение от прикосновения к бархатистой теплоте, которая двигалась и, раздвигаясь, позволяла проваливаться глубже в мягкую влажность желобка, по которому двигался мой "инструмент". Нет, он, конечно, не проник в ее глубину, он даже не подозревал о ее существовании, но это мягкое, влажное, порхающее скольжение приносило наслаждение более ощутимое, чем уже знакомое наслаждение игры с ним руками. Между тем Верка прервала, почему-то, свой с Генкой дуэт, и лежала с голым животом на расстоянии вытянутой руки от меня. "А как там, у Верки?" мелькнуло в мозгу. "А мне можно с Веркой? Я же ей не брат" Все согласилась с моими доводами. Я переместился на голое Веркино естество, а Томка, натянув трусы и поправив платье, стала наблюдать с Генкой на наше "тисканье". Верка приступая к исполнению своей части арии, согнула и развела в стороны острые коленки от чего ее "пирожок" несколько укоротился и щелка превратилась в маленький ромбик, из которого высовывались влажные лепестки, под которыми темнорозово темнело углубление. При прикосновении к ее лепесткам мой кончик уже не стал двигаться по желобку как у Томки, а сразу погрузился в горячую влажную тесноту, охватывающую меня со всех сторон, заставляя двигаться кожу на головке и вызывая стремление засунуть его туда весь. Изгибаясь и двигая тазом, чувствовать, как в этой сладкой глубине упираешься в пружинящее сопротивление. | | |
| |
|